Шура Вятржик, руководитель госпитального служения военных капелланов: «Раненые солдаты в госпиталях – не больные»

На летнем молитвенном ретрите КЕМО мы пообщались с Шурой Вятржик, руководителем госпитального направления Корпуса Военных Капелланов ХСП — Христианской Службы Спасения, коучем госпитальных капелланов. Шура рассказала о том, как пришла в это служение, как военные воспринимают женщин-капелланов, что думают о молитве и вере раненые солдаты, а также что делать тем, кто ощущает от Бога призыв в капелланское служение.

– Есть мнение, что военное капелланство — это мужское дело. Однако, в служении военных капелланов в Украине уже участвует немало женщин. Шура, скажи, пожалуйста, как ты пришла в капелланство? Как тебе пришла мысль этим заняться?

– Мне, вообще-то, эта мысль не приходила :) меня просто позвали в это служение. Еще за полгода до начала полномасштабной войны Андрей Меркулов пригласил меня принять в этом участие.

– Тебя такое приглашение не смутило?

– Да нет, я же в общине, можно сказать, духовно родилась и выросла, поэтому я привыкла — «получил задание, пошёл выполнять». Попробуем, почему нет?

У нас в Корпусе Военных Капелланов есть очень крутой военный психолог, практикующий, она с 2014 года служит ребятам на передовой. И всё началось с того, что она обучала нас понемногу. Тогда еще никто не знал, и даже не предполагал, что будет такая война.

– А можешь вспомнить 24 февраля 2022 года? Каким был этот день, да и вообще первые недели полномасштабной войны в твоей жизни?

– Ой, это было прикольно… Думаю, каждый житель Украины этот день помнит так, как будто это всё было пять минут назад…

В 4 утра меня разбудил сын, говорит: «Мама, началась война, у тебя есть 4 часа на то, чтобы уехать из Киева». Я всю жизнь мечтала куда-то из Киева уехать. Особенно в Америку — была готова отправиться хоть в пижаме. Но в сердце своём я сразу поняла, что никуда не еду. Дождалась 8 утра, созвала весь наш дом — 5 этажей, 6 парадных — вниз, вывела всех на улицу, распределила ответственных за каждое парадное, мы вскрыли все подвалы… В общем, наших соседей в какие-то рамки поставила, потому что всем было страшно очень. Люди были растеряны, не знали куда им деваться. А так: я им всем раздала задания, и все были чем-то заняты…

– На правах капеллана, так сказать?

– Это я сейчас уже понимаю, что это была вот такая типа капелланская работа, да. Мы создали домовой чат в телеграм-канале, и каждый день проверяли, закрыто ли изнутри парадное во время комендантского часа. Все отчитывались в чате, да. Сейчас весь дом с умилением вспоминает те времена :)

Один из жильцов договорился со своим другом-ресторатором, и нам каждый день привозили обеды для детей и одиноких старичков. И я тоже всю эту работу распределила, выходили люди из каждого парадного и получали пищу. Все дети дома собирались у нас в квартире, моя дочка с ними занималась рисованием, — их родители в то время были как полоумные, после всех этих новостей…

Также оказалось, что в нашем доме было двое лежачих стариков. Их сиделки с началом войны перепугались и убежали, а кто же за этими пожилыми будет смотреть? Так что мы и ими занимались, в магазин бегали для них и так далее.

Помню, на 8 марта дети нарисовали открытки, и мы по всем тетечкам и бабушкам ходили с ними, поздравляли с женским днём.

– Параллельно с этим продолжалось и капелланское служение?

– Где-то в начале апреля, когда уже появилась возможность передвигаться по городу, у нас была встреча капелланов. И наш руководитель, Андрей Мищенко, говорит: «А вот Шура мне помогает со служением по госпиталям». А я такая: «А, да? Ну да, я помогаю, это я». Хотя, честно говоря, больницы и госпитали — это было самое последнее, чем я хотела заниматься. Потому что, когда ты приходишь и не знаешь как помочь человеку — меня это всегда изнутри разрывало…

В первый раз я пошла в больницу сама, формы тогда у меня еще не было — просто с бейджиком. Ну и нормально, стали общаться с ребятами. И вот с апреля 2022 года Бог стал открывать нам двери.

– Помнишь свои первые переживания? Были мысли вроде: «Что я им сейчас скажу?»

– Конечно, куча таких мыслей была. Но вообще, это ошибка многих — не надо думать, что ты скажешь. Просто не надо об этом думать, и всё. Мы когда в госпиталь заходим, нам даже ничего говорить не надо. Вообще, задача капеллана — это больше слушать, а не говорить.

Помню, первые раненые были из числа тех, кто защищали Киевскую область. Молоденькие, в основном, срочники даже. Помню, один был тяжелый — снайпер ему попал прямо в шею. Другой был в ремонтной бригаде — они ремонтировали танки. И он тоже был с тяжелым ранением, в инвалидной коляске.

– Это вы посещали военный госпиталь?

– Нет, сначала у нас туда не было доступа. Мы начали с Медгородка. Но нам сильно хотелось попасть в госпиталь, и ходить туда официально, через центральный вход. И вот вскоре Господь чудесным образом открыл нам двери, и мы уже год служим в госпитале. Я очень благодарна Богу за то, что Он дал нам штатного капеллана ВСУ. Отец Олег — очень хороший брат, православный священник, он знает иврит прекрасно, принимал участие в археологических раскопках в Израиле… В общем, слава Богу!

И тут нужно понимать, что капеллан не топит за свою конфессию или деноминацию. Мы больше межконфессиональное служение. И не ребята к нам приходят, а мы к ним приходим, и в этом капелланское служение немного отличается от обычного священнослужения среди военных.

– А как на тебя и других сестер в капелланском служении реагируют военные? Не происходит ли у них эдакий «разрыв шаблона»?

– Наоборот! Капелланам-девочкам солдаты больше открываются, чем мужчинам-капелланам. Вот даже недавно у нас был День Благодарности ВСУ, и там был один ССОшник. И я ж вижу, что он меня стебёт немного, подтрунивает надо мной, из-за того что я в форме… А они все для меня «маси», мальчики просто… И потом он в фейсбуке пишет целый пост: «Я скептически к этому отнесся, но лично увидел, насколько проще хлопцам общаться с женщиной-капелланом, чем с мужчиной. Потому что перед мужчиной надо держать марку: ну я ж мужик… А перед девочкой-капелланом можно расслабиться, можно рассказать, что болит и т.д.»

Поэтому девочек-капелланов у нас очень много, и еще даже с 2014 года, просто они не сильно пиарятся, так сказать.

– Когда вы посещаете раненых, вы же наверняка сталкиваетесь с их родными — с женами, с мамами… Расскажи об этой стороне служения. С кем сложнее, с солдатами или с их мамами?

– С мамами тяжелее, конечно. Мама же сильно переживает — лежит её сыночек, весь разбитый, а она бедная не знает как ему помочь, сердце разрывается… Мы когда заходим в палату, я даже их не спрашивая, сразу говорю: «А с девочками я сразу обнимаюсь!» И я каждую маму обнимаю, стараюсь что-то их спрашивать — и они понимают, что я тоже ведь мама, у меня тоже сын служит. И поэтому им легче мне открыться — потому что они понимают, что я их понимаю.

И вот храм, который на территории госпиталя, — это у нас такой духовный центр, если можно так сказать. Мы туда порой заходим, а там мамы или жены — и я не стесняюсь, подхожу к каждой, предлагаю за них помолиться.

И вот недавно мы так с одной мамой познакомились, у нее сын сейчас лежит в хирургии, весь в трубочках, не кушает еще сам… Так вот мы с ней стараемся поддерживать контакты, дружить, общаться. И вот уже у её сына одно ранение затягивается, другое… Он уже улыбается. Нормально, в общем.

– Можешь рассказать еще какую-то историю из своего служения, которая тебе особенно запомнилась?

– Да, помню, еще в начале, был один мальчик, к которому мы ходили вместе с Толиком Эмма. Он сам из Калуша, у него была двойная высокая ампутация, не было глаза и пальцев на руке. И он, понятно, был в очень грустно-депрессивном состоянии. И поначалу его было даже сложно «раскачать» на разговор. Но мы не сдавались, и всё равно пытались с ним общаться и смотрели, на что он среагирует. И он среагировал на автомобильную тематику, я поняла, что он водит, и говорю: «Всё, Андрюха, научишь меня водить машину! Я ж не умею…». Он сильно смеялся, конечно, но тем не менее…

И вот мы стали с ним гулять вместе, на свежем воздухе. И Толик как-то раз говорит: «Так, поехали к храму». А там возле храма, на территории госпиталя, — большой металлический крест, с распятием. И с этим крестом целая история связана — его еще в 2016 или 2018 году ребята из зоны АТО забрали, потому что там его русские танками в землю закатали, а он не повредился даже. Ну и его привезли в госпиталь, красиво покрасили. И вот Толик Андрея подвёл ко кресту и говорит: «Молись, чтоб у тебя были самые лучшие протезы, чтоб была самая лучшая реабилитация», и так далее. Ну и он так, конечно, грустненько, но молился.

И слава Богу — Господь сделал чудо. Андрей сейчас в Америке, и хотя ему действительно тяжело — высокая ампутация, двойная! — но он старается, ему и глаза полечили, и всячески реабилитируют. В этом плане, Штаты — это отличный вариант для инвалидов. Потому что у него нет каких-то богатых родителей, он не столичный парень, из области, не генерал какой-нибудь…

– Да, слава Богу! А вот, есть такая фраза: «В окопах неверующих нет». Как насчет госпиталей?

– В госпитале чуть сложнее. Мне один хлопец военный, который в окопах на передовой был, сам рассказывал, что у них же там хватает ребят с татуировками, с рунами, язычников — и когда все спокойно, так все такие крутые, все куражатся… «Но когда мы сидим в окопе, и начинается обстрел, так все сразу „Отче Наш“ вспоминают…» И когда ребята попадают в госпиталь, и ранение не очень сильное — то они всё равно все на кураже. Ждут, когда смогут вернуться обратно, на фронт.

Но всё равно, я могу сказать, что 90% — верующие, даже в госпитале. Может быть, не так явно, но никто не отказывается от молитвы. Бывает, говорят, что «я в другое верю», но от молитвы не отказываются.

Помню, одного парня мы привезли на Песах в нашу общину. И он с первой минуты, как мы вошли в зал, начал видео снимать — с явно диким восторгом! «Так у вас всё, как у нас!» — говорит. «Слушай, у вас так прикольно…»

Я вообще никогда не обращаю внимания на то, язычник он, не язычник… весь этот кураж сыпется, как только им становится страшно, или когда им нужны ответы на какие-то вопросы. Я никогда не этом не зацикливаюсь. Как говорила моя мама: «это возрастное, это пройдёт».

– Прошло уже полтора года со времени начала войны. Фактически, всё это время ты участвуешь в капелланском служении. Скажи, чему тебя Господь научил за этот период? Что особенного Он тебе показал?

– Во-первых, мальчики, которые лежат в госпиталях и больницах — это не больные. Это люди на восстановлении. Есть большая разница. Когда ты к смертельно больному приходишь — это одно. А когда человек лежит на восстановлении — это совсем другое.

У меня был один хлопец с тройной ампутацией: нет двух рук и одной ноги, а оставшаяся нога — на фиксации. Еще и глаза одного нет. Так он говорит: «Сейчас я немножко отрихтуюсь, и пойду обратно, воевать!» То есть, таких вот, совсем депрессивных, — по пальцам можно пересчитать, за полтора года. В основном все настоящие бойцы. У нас вообще очень хорошие хлопцы.

Во-вторых, мы научились больше слушать. Мы там меньше говорим, а больше слушаем. Мы приходим к ним для того, чтобы быть рядом. Рано или поздно они всё равно начинают спрашивать: почему мы так делаем?

И у нас такая объединенная команда получилась в госпитальном храме, с начала полномасштабной войны: из нашей общины ребята, греко-католики, православные, баптисты. И вот мы вместе делаем одно дело — это так здорово! Никто не спорит, ничего не доказывает — не взирая ни на что, мы делаем одно дело. И это очень круто. И было бы круто, если бы вот так все верующие объединились, без выяснения каких-то отношений.

– За это время ты наверняка видела случаи, когда люди приходили в это служение, а потом оставляли его. И вот если сейчас это интервью читает человек, который задается вопросом: «Может быть, Господь призывает меня в это служение?» Как различить Божий призыв? Что бы ты сказала таким людям?

– Пока не попробуешь — не поймешь. Надо идти и пробовать. Тут же, в принципе, нет ничего сложного. Ты просто выбираешь один день в неделю и верно ходишь по палатам. И не надо, конечно, забывать, что мы — военные капелланы. Понятно, что никто не будет тебя мотивировать, уговаривать, упрашивать… Ты получил задачу, ты её выполняешь, вот и всё.

У многих просто есть такое заблуждение, вроде: «А что я им скажу?». Особенно братья — «я ж не на войне, а что я им… А вдруг они меня спросят: а чего ты не на войне?» Никто никогда не спрашивает.

И слава Богу, очень много верных в этом служении осталось, у нас уже большая команда, причём по всей Украине. Мы стараемся дружить со штатными капелланами ВСУ, которые в госпиталях, и мы им помогаем. Потому что, реально — охватить каждого мальчика, это тяжело… Иногда бывает так, что в одной палате ты можешь застрять на целый день. А иногда можно пройти больше пяти палат.

Поэтому, я считаю — чем больше капелланов, тем лучше. Но понятно, что это служение для более зрелых верующих. Надо иметь хоть немного опыта пасторского служения, душепопечения. Надо понимать, что ты духовно заботишься об этом мальчике. Надо порой учитывать разницу в людях: один более вредный, другой более болтливый — все разные… Но все они у нас — неверующие грешники. И мы должны понимать, что каждый из них всё равно нуждается в спасении.

В общем, надо с ними подружиться. Надо, чтоб они увидели, что мы — нормальные люди, не какие-то штунды, сектанты страшные.

Так что, если есть такое побуждение — пробуйте… Мы обучаем, обкатываем служителей. Я с каждой командой лично хожу по палатам первое время. Вот сейчас у нас на «обкатке» команда ребят из церкви «Хиллсонг» и из Адвентистов седьмого дня. И нормально — да, вот такие межденоминационные группы — но какая разница? Мы же делаем одно дело.

интервьюер — Алекс Фишман

Источник: https://ieshua.org/shura-vyatrzhik-rukovoditel-gospitalnogo-sluzheniya-voennyh-kapellanov-ranenye-soldaty-v-gospitalyah-eto-ne-bolnye.htm